Сергей Шведов - Русь расстеленная[СИ]

Под конец гулянки пьяных теток иногда приходили разводить по домам их девчонки. Одна из них была постарше годами и умудренная житейским опытом не по годам. Она приучила младших девочек допивать за матерями, что оставалось в рюмках и бутылках. Со временем после того, как умолкнет хор престарелых «девушек», им на замену вступал хор девочек.

Старшая заводила на полном серьезе учила малявок курить, а курили–то пьяные матери «беломор» или «памир», от которых малолеток бил кашель. Но заводила поучала:

— Надо или курить в затяжку, или вообще не курить, а то в легких рак причинится, если дым просто так без толку пускать. А если затянешься, то рак сквозняком через дым обратно вытянется.

Таня с тех самых детских лет давно не курила «термоядерных» сигарет, у нее всегда водились неплохие деньги, но однажды удивила одного исколотого церквями и эполетами с царскими вензелями клиента тем, что мастерски затянулась реликтовым «Севером», который по нынешним временам днем с огнем не сыскать ни в одном табачном ларьке.

Мамка добрая была, такой и осталась. Еще в Гомеле написала она дочке в вендиспансер, когда та в первый раз попала в медицинскую палату с решетками еще в двенадцать лет:

«Ты теперь сама мамка и у тебя свои мужья каждый день заводятся, так что живи своим взрослым умом, а в школу ходить тебе уже не надо».

Таня всегда была такой тихоней и скромницей в разговорах со взрослыми людьми, что на нее никогда не было никаких нареканий. Лишь в одном ее могли упрекнуть — после четвертого класса она ни дня не ходила в школу и даже не понимала, зачем ей нужна учеба. Вон мамка с пятью классами всю свою жизнь полы моет, и никто ей за это и слова плохого не сказал.

А попала Таня на заметку, а затем на учет в милицию как неблагополучный ребенок по своей простоте и невероятной открытости. Директриса школы в конце концов решила с помощью так называемой «детской комнаты милиции» слегка припугнуть Таню, чтобы заставить ее посещать занятия. Таню вызвали в милицию и поговорили с ней по душам, а наивная девочкам рассказала добрым дядям и тетям обо всем, чем она занимается.

После этой задушевной беседы пошел гулять по рукам ксерокопированный список признаний тринадцатилетней Тани Ким, полученных от нее самой добровольно и собственноручно прочитанный и подписанный. Этот протокол переписывали и даже ксерокопировали как редкостный манускрипт из доисторической эпохи. Я бы мог привести эту исповедь слово в слово, потому что сохранил у себя одну из таких копий, но даже и в наше до предела откровенное время такое чересчур наивное излияние впечатлений тринадцатилетней девочки, совсем еще ребенка с виду, может шокировать и самого циничного читателя.

Я видел Таню Ким на беседе в инспекции еще девочкой и потом с полчаса разговаривал с ней с глазу на глаз. Майор–инспектор предупреждал меня, что такой разговор не для слабонервных. Так оно и оказалось.

Вот что рассказала Таня. Та самая старшая заводила в «хоре» девочек, которые ожидали каждый день, пока протрезвятся их пьяные матери, чтобы развести их по домам, впоследствии осталась круглой сиротой в материнской квартире и к тому же очень рано стала матерью. Таня всегда была необыкновенно отзывчива и добра, поэтому помогала, как могла, замотанной заботами подруге, сидела с ребенком, когда молодая мама зарабатывала деньги. Времени у Тани в детстве было много, школой она себя не обременяла.

А зарабатывала старшая подруга себе на жизнь самым примитивным образом. Гомельский парк считается настоящей жемчужиной в Европе. Он никогда не пустует, особенно в вечернее время. Молодая мама выходила вечерами в парк в черных туфлях. Когда–то в прежние времена была мода писать на носках туфелек мелом или мылом цену в рублях, теперь пишут в долларах.

Сняв клиента, молодая мама приходила домой в свою однокомнатную квартиру, где за ситцевой занавеской Таня закачивала ее дитя чуть ли не до обморока, чтобы оно криком своим не мешало маме зарабатывать с очередным клиентом деньги. И вот мы подошли именно к тому случаю, который до сих пор хранится в списках на руках, и не дай бог лет через сто на правах раритета попадет к библиофилам.

Тогда–то у Тани Ким появился хороший вкус к роскошным автомобилям. На улице девушку с девочкой остановил сигналом клаксона шикарный парень на шикарной машине. Старшая подружка села сама и втолкнула в салон Таню. Водитель, развалясь за рулем в привычном, то есть полуприказном–полукапризном тоне велел старшей подруге обслужить его ртом. Потом то же самое проделала только лишь из интереса и Таня Ким (тогда она еще была девственницей). После этого случая по напутствию старшей подруги Таня стала «работать» в автомобилях. Подруга была настолько честна, что ни разу не позарилась на заработанные девочкой деньги, так говорила Таня.

Таня Ким по своей наивности и врожденной открытости рассказала все о своей «работе» в мельчайших подробностях, о чем и был составлен тот исторический «манускрипт». Таня даже чистосердечно называла имена и описывала своих постоянных клиентов, среди которых, по данным милиции, некоторые даже числились в уголовном розыске.

Инспекция по делам несовершеннолетних в школу ее так ходить и не заставила, зато своими угрозами вплотную подогнала к дверям притонов, откуда ее после неоднократных посещений вендиспансеров и ночевок по самым настоящим криминальным малинам Таню все–таки спровадили на пару лет учиться, но в спецшколу для девочек с решетками на окнах.

Сам я видел Таню всего три раза. Перед самой отправкой ее в эту школу случай словно нарочно заставил меня свидеться с этой девочкой. Я делал репортаж с биржи труда, и в раскрытую дверь соседнего кабинета я увидел Таню на приеме у клерка. Она уже была подростком. Клерк распекал Таню за то, что она после очередного захода в вендиспансер не пошла работать в горзеленстрой, куда ей дали направление. Таня отвечала, что пойдет куда угодно, хоть на хлебозавод мешки трясти, но только не в горзеленстрой. Она терпеть не может копаться в земле с семенами и рассадой.

Не помню, куда ее направил в очередной раз клерк с биржи труда, но буквально через неделю я увидел эту девочку в раскрытом окне вендиспансера. Была у них тогда такая манера — в хорошую погоду переговариваться с прохожими парнями, друзьями и родственниками, которые пришли навестить больных. По–моему, эту привычку тамошние завсегдатаи и до сих пор еще не оставили.

Я справился в бирже труда о судьбе Тани Ким. Мне ответили, что буквально через неделю после выписки из диспансера она сходила на вокзал, чтобы подзаработать денег. И через несколько дней снова попала туда, откуда только что выписалась. Такой была ее гомельская жизнь. Оставлять почти беспризорного подростка на прежнем пути было опасно, ей подыскали на пару лет местечко в спецшколе, после которой направили в знакомое нам училище, простите, уже лицей.